Первого марта в Казахстане отмечается День благодарности – день, когдадепортированные в нашу страну этносы благодарят друг друга и казахов, смилосердием принявших репрессированных людей. Один из них – Ефраим НухимовичБрон. 5-летним ребенком вместе с тысячами земляков из Молдавии он в далеком 37-ом году оказался в Южном Казахстане. Эшалон с людьми выгрузили вкоксарайские пески и обрекли на гибель. И лишь помощь простых казахов помоглаим выжить. Ефраим Нухимович рассказал свою историю несколько лет назад, когдамы встретились с ним в Шаульдере. Рассказал о том, как в те далекие годы казахипротянули руку помощи нежданным пришельцам, и благодарный наш герой прониксяжизнью казахов, в сущности, стал одним из них… Спустя два месяца после памятнойвстречи Ефраима Нухимовича не стало, он умер от приступа астмы. А у меняродился очерк, который я и предлагаю читателям нашей газеты…
Короткий осенний вечер уже отходил ко сну, когда я, под впечатлением истории, рассказанной моим новым знакомым, вышла за калитку старого шаульдерского дворика…
КАК БРУНЫ ПРЕВРАТИЛИСЬ В БРОНОВ
Наш герой Ефраим Нухимович Брон родился в небольшом городке Романовка, в Бессарабии. Лет триста тому назад туда перебрались его предки из соседней Польши. Фамилия их была Брун (в переводе с идиш – коричневые), но местный дьякон, будучи безграмотным, а может просто «под мухой», записал в своей книге: Брон. Так Бруны превратились в Бронов.
Двоюродный брат Ефраима с русским именем Захар, переделанным в советское время из Залма, – скрипач, родился в казахстанском Уральске, куда сослали его родителей. Ученик гениального Ойстраха, будучи студентом Московской консерватории, в Брюсселе завоевал приз имени бельгийской королевы. Добиться заслуженной славы мешал 5-ый пункт автобиографии. И только под покровительством композитора Хренникова ему удалось устроиться в Новосибирскую консерваторию, где он в полной мере проявил свой талант. Имя его стало известно не только в Советском Союзе. Ныне Захар – германская знаменитость.
«ТАК ВЫ ЖЕ ЛЮДОЕДЫ!»
Иначе сложилась судьба у Ефраима Нухимовича. На долю его семьи в качестве филиала ГУЛАГа выпало левобережье Сырдарьи. За неделю до начала войны привезли в каракульский совхоз «Шаульдерский» полторы-две тысячи человек, короче целый эшелон молдован, болгар и евреев из Кишинева. Бросили в песках, у аула Коксарай: несколько мазанок, десятка два землянок, с десяток латаных-перелатанных юрт. В пустыне – верблюды и каракулевые овцы, помещений для скота не имелось, как и кормовой базы.
– Попали туда Броны в следующем составе, – вспоминает Ефраим Нухимович. – Бабушка Ривка Элевна, дядя Элик Моисеевич с женой и двумя дочерьми-подростками, еще один младший брат отца – 18-летний Срулик. И мы – отец Нухим Моисеевич, мать Сося Фроймовна и я. О других родственниках, которые остались в эвакуации, понятия не имею. Искать не полагалось: НКВД!
Фоме в ту пору было пять лет. Мальчуган широко открытыми глазами смотрел на другой, совершенно незнакомый ему, мир. И смуглолицые люди, говорящие на непонятном языке, и жутко большие двугорбые верблюды – все вызывало живой детский интерес. Хотя малышу наравне со взрослыми пришлось на себе испытать все тяготы и невзгоды репрессированных. Ведь людей бросили в песках. Без воды, без еды. Колодец, правда, был, но, отведав из него водицы, в первую же неделю погибли несколько ослабевших переселенцев. Жуткий коктейль из солей, в том числе глауберовой. Верблюды пьют, а овцы нет. Местное население – старики да дети, мужчин забрали на фронт.
— Наших туда не брали, – продолжает рассказ Ефраим Нухимович. – В первое время местные от нас шарахались, как от зачумленных, а мы не понимали, почему. Были среди нас гагаузы – крещенные турки. Когда русская армия брала Измаил, их, мусульман, под угрозой смерти загнали в реку и крестили. Но говорили гагаузы на турецком языке, очень похожем на казахский. Пожилая гагаузка, в прошлом учительница из Бессарабии, решила узнать, почему местные от нас бегут. Как-то зажала одну апай в углу и спросила: «Почему нас боитесь?». Та, выпучив от ужаса глаза, молвила: «Так вы же людоеды, нам энкаведешники объявили». На что гагаузка ответила: «У меня высшее образование, я много училась и читала. Так вот людоеды встречаются далеко в Африке. Мы людей не едим». Казашка ущипнула себя за правую щеку и продолжила путь. Но после этого местное население стало с нами общаться и помогать нам. Уже на следующий день аксакал показал, где лучше копать новый колодец. Там, где и был раньше, с пресной водой, но его засыпали песком басмачи. Несколько молдован, умельцев по этом делу, взялись за работу. Собрали березовые плахи, что привезли с собой, а старик показал траву – курташаш называется. Ее волосоподобный большой корень годами не гниет в воде, эти мотки используют в качестве фильтра. Стали копать. Два метра песка, двенадцать – сухой окаменевшей глины, потом – опять влажный песок и, наконец, – чистейшая пресная вода. Песчаное дно утрамбовали березовыми плахами, оставив щели, которые забили корнем-фильтром. И поселок был обеспечен чистой водой. А раньше ее возили в курдюках из Сырдарьи, за восемь километров от аула.
Тем не менее от мора, который начался из-за ужасных бытовых условий (повальный педикулез, постоянное недоедание, тяжелая физическая работа) многие переселенцы успели найти могилу на берегу Сырдарьи. Неизвестно, что стало бы с остальными, если бы не визит в поселок товарища Микояна. В разгар войны появились он и сопровождавшие его в Коксарае. Все население поздно вечером согнали в старый клуб. Два фонаря «летучая мышь» освещали суровые лица. Фома сидел на коленях у своей бабушки, детская память урывками запомнила выступление грозного человека в кожаной куртке – товарища Микояна: «За несколько шкурок элитного каракуля Америка дает один танк «Шерман». Так что, развивая овцеводство, вы бьете немцев так же, как и весь героический советский народ». Эта речь спасла сотни жизней. Стали лучше кормить. Ведь, если все перемрут, кто будет копать арыки, запасать сено, ремонтировать и рыть колодцы, делать кошары, кто будет пасти овец?..
МОЯ СУДЬБА – ШАУЛЬДЕР
Многое изменилось с тех пор. В 1948 году начальнику райузла связи Турежанову удалось вырвать семью Бронов из песков. С разрешения НКВД она перебралась в райцентр, в село Шаульдер – на почту нужен был толковый бухгалтер. К слову, с этого года жизнь в селе понемногу стала улучшаться. В магазинах появились хлеб, сахар, кое-какая одежда. А в марте 1953-го умер «отец всех народов». Репродуктор, казалось, хрипел, надрываясь от слез как большого народного горя, так и от слез сдержанной радости.
— Бабушка, ровесница Сталина, к тому времени несколько месяцев лежала парализованной, – делится воспоминаниями Ефраим Нухимович. – Услышав о смерти Сталина, она вскричала: «Слава Богу, этот гепейгертгеворн (в переводе с идиш – изверг) подох. А я живая, это услыхала! Теперь люди по-другому должны зажить!» К слову, бабуля тихо-мирно умерла в этом же году, летом, похоронили ее в Шаульдере, в западной части бугра Карагунчек, где во время войны хоронили умерших польских евреев.
А наш герой закончил Ташкентский горно-строительный техникум. Всю жизнь строил мосты, дороги, водопроводы, животноводческие комплексы. Великолепный прочный мост через Сырдарью, недалеко от Коксарая, которому не страшны никакие наводнения, – его работа. Отличник коммунального хозяйства РК воспитал целую плеяду отличных специалистов. Первый заместитель акима района Ныгмет, узнав о моем предстоящем визите к Брону, посоветовал: «Обязательно его посетите. Он – ходячая энциклопедия, немало знает. А я считаю его своим наставником, многому у него научился». Кстати, его жена, Любовь Георгиевна Головченко, учительница начальных классов и тоже – отличник народного образования Каз.ССР. Сейчас она, как и ее супруг, давно на пенсии. А когда работала, многие шаульдерцы старались пристроить своих детишек именно к ней – строгой и требовательной учительнице. К слову, она была первой учительницей у Болата Жылкышиева, который до сих пор тепло о ней отзывается.
Свою Любовь Брон нашел здесь же, в Шаульдере, куда в 37-ом выслали семью Головченко. Ныне у Брона много родственников «за бугром». В Израиле живут его родной братишка Моисей, дочь Элеонора, зовут к себе жить. Сулят ему за океаном хорошие пособия и хорошее жилье. А здесь живет он более, чем скромно. С женой да сыном Эдуардом кормятся на две пенсии и тому, что дает подсобное хозяйство и рыбалка. И терять ему особо нечего: хором за жизнь свою не отгрохал, нет ни машины, ни денежной «заначки». Да только прикипел он навек к этому суровому краю, к его людям, которых почитает за земляков и общается с ними на чистейшем казахском языке.
— Моя жизнь, моя судьба – Шаульдер. – говорит Ефраим Нухимович. – Здесь похоронены мои родные, здесь мои корни…
Самого Ефраима Нухимовича после смерти похоронили на бугре Карагунчек, рядом с могилой его бабушки. Похоронили по – мусульмански. Он так завещал…
Рамзия ЮНУСОВА,
Отрарский район.
