- 12 ДЕКАБРЯ – ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЧИНГИЗА АЙТМАТОВА
«…У МЕНЯ ЕСТЬ ДВЕ НАЦИОНАЛЬНЫЕ СВЯТЫНИ,
с которыми я еду в другие страны, с которыми я переступаю порог других народов. Это – «Манас» и Мухтар Ауэзов. Это символы моих народов».
Чингиз Айтматов
В этот день родился не просто писатель, а зародилась новая эпоха кыргызской истории. С этим именем напрямую крепко связаны вершины кыргызской духовности и свободомыслия… В этот день он пришел в наш мир знаменосцем особых форм мысли, духовной силы, не вмещавшихся в своей эпохе, во времени, в бесконечности, в человеческих чувствах…
Его Слово подобно великому каравану совести и истины, идущему из поколения в поколение… Вечен путь его Слова, его Мысли…
Айтматов: первый и последний…
… Перед тем, как начать писать об Айтматове, мне вспомнились два случая, связанных с ним. Это – моя первая встреча с ним и последняя… встреча… Обе эти встречи глубоко осели в моей душе, кажется, что они всегда будут гореть в моем сердце неугасимым огнем. Теперь кажется, что между этими двумя встречами лежит целая вечность…
1975 год. Лето. Я окончил в этом году школу и готовился поступить в институт. Только получив свой аттестат на руки, я тут же отправился в Москву поступать во ВГИК. До этого, будучи школьником, я прочитал в журнале «Советский экран» статью о Замире Эралиеве, который обучался там на кинорежиссера в творческой мастерской Сергея Герасимова. На этом завязалось наше знакомство, после которого он часто высылал мне по почте все положения и требования, исполнение которых были необходимы для тех, кто хотел бы стать кинорежиссером.
Начиная с шеститомника Сергея Эйзенштейна, я прочитал все работы советских классиков кино – Довженко, Герасимова, Кулиджанова, Пырьева и других о киноискусстве. Но что значило всё это мое чтение, когда сам я вырос в далекой глухой деревушке, где не было даже киноклуба, в котором можно было бы посмотреть художественные фильмы. Всё прочтенное мною лишь механически отпечаталось в моих мозгах. Что-то я понял в прочтенном, но многое не понял.
Меня преследовала мысль: «Я должен поступить!». Вот таким образом я и оказался в Москве перед знаменитым ВГИКом, о котором писал, где только было можно, который виделся мне и днем и ночью.
Когда я подошел к институту, то увидел, что входные двери, словно в ожидании меня, были распахнуты, а коридоры были пусты, только двое-трое людей ходили туда-сюда. Слова вахтера: «Экзамены давно закончились… Езжайте домой, в следующем году приходите…» – ответил вахтер, словно окатив меня еще одним ведром ледяной воды.
Оказывается, экзамены закончились два дня назад. В то время я совсем не знал о том, что вступительные экзамены в творческие ВУЗы проходят немного раньше, чем экзамены в обычные ВУЗы… Таким образом, листья моих амбиций начали опадать…
Я вернулся во Фрунзе…
Теперь я решил поступить в один из Фрунзенских институтов, на которые прежде смотрел свысока. Недолго думая, я сдал документы в КНУ на исторический факультет. Амбиции мои были еще высоки, я считал, что куда бы я ни сдал документы – поступлю в любом случае. Думая, что это лучше, чем ничего, я решил поступить в этот ВУЗ. На экзамене по истории я получил пятерку, по литературе – 5, по английскому языку – 4, по сочинению (последний экзамен) я получил двойку. Тогда я испытал полное крушение надежд.
Путь в ВУЗ для меня теперь был закрыт. Настроение рухнуло, в сердце была пустота. Ни на что я не был годен…
И вот тогда, когда я шел с разбитым настроением по скверу, где стоит памятник отдыхающим на скамейке Марксу и Энгельсу, я вдруг увидел – сон ли это, явь ли? – навстречу мне идет сам Чингиз Айтматов! Один. На согнутой руке он нес сложенный пиджак костюма. Он размышлял о чем-то. Смотрел себе под ноги. А навстречу ему шел я, худой и долговязый, с прыщавым и чернявым лицом. (Кстати, надо сказать, что и Чингиз, когда был в моем возрасте, был худым и долговязым парнем с прыщавым большеносым лицом. Об этом позже я прочел в воспоминаниях о нем его супруги Керез эже). Чингиз Айтматов проходил мимо меня глубоко задумавшись о чем-то, глядя себе под ноги, не поднимая глаз. У меня не хватило ни силы, ни воли, ни дыхания сказать ему: «Здравствуйте, Чингиз агай!», я лишь стоял на одном месте и смотрел на него с открытым ртом.
Глаза мои видели настоящего Чингиза Айтматова! Язык мой отнялся. Внутри меня всё замерло. Айтматов прошел мимо меня. Я лишь стоял и ошалело смотрел ему вслед. Казалось, что сейчас он обернется и посмотрит на меня. Постояв так немного, я пошел вслед за ним. Шел по его следам. Мимо нас проходили девушки-студентки, какие-то люди. Все здоровались с ним, смотрели на Чингиза с радостным восхищением. Он отвечал всем на приветствия и продолжал идти своим путем…
Он прошел Старую площадь. Я шел следом за ним, в 15 метрах от него. Я и сам не понимал, зачем я иду за ним… А если бы я тоже, как те девушки-студентки, поздоровался тогда с ним, он бы ответил мне приветствием?.. Словом, мой поезд ушел. Айтматов вошел в большую дверь серого здания. Я тоже подошел к этой двери и прочитал табличку: «Министерство культуры Киргизской ССР». Я терпеливо стоял и ждал, не выйдет ли он назад. Даже подготовил свое приветствие для него, если он выйдет. Но мой Чингиз не вышел. Надолго он там задержался…
Этот день для меня был особенным днем…
Я видел своего любимого писателя Чингиза Айтматова, книги которого я зачитывал до дыр. В тот день меня уже не волновали и не расстраивали ни ВГИК, ни исторический факультет. В тот день исполнилась моя мечта, и хоть и провалился я на экзаменах в ВУЗы, я знал, что вернусь в родное село с радостной вестью: «Я видел Айтматова!»…
Летом 1975 года я в первый раз увидел Чингиза Айтматова…
… 2008 год. 11 июня. Моя последняя встреча с Чингизом Айтматовым…
Специальным самолетом привезли тело Чингиза Айтматова в аэропорт «Манас». Я был членом Государственной комиссии по организации похорон народного писателя Чингиза Айтматова (Тогда я работал министром культуры КР). Мы встречали тело Чингиза Айтматова. То время, та минута, то мгновенье – не вмещались в моем сердце. От горя, которым было заполнено сердце, в нем совершенно не осталось места.
Грузовой отсек самолета открылся, и я увидел гроб из красного дерева. Сердце мое дрогнуло. Мой Айтматов, мой мастер и наставник был привезен в этом гробу из красного дерева…
Я вспомнил себя того, худого долговязого с прыщавым лицом паренька, который всё шел тогда за Айтматовым, ожидая, что, может быть, вот сейчас он вдруг обернется и посмотрит на меня…
Как при первой нашей встрече я не смог сказать ему «Здравствуйте, агай!», так и при последней нашей встрече я не знал, что сказать, не мог найти места для себя ни на земле, ни на небе, ни во всей вселенной…
В тот день вся моя вселенная, весь мой мир, вся моя жизнь… лежали в этом гробу из красного дерева…
Айтматов… Ата-Бейит… Медет Садыркулов…
10.06.2008… День, когда ушел из этого мира наш Айтматов…
… Я хочу высказать одну истину, которую уже много лет храню в сердце, о которой, возможно, не все знают, но для истории эту истину надо обнародовать, это моя обязанность перед памятью о нем… Всё, что связано с именем нашего Айтматова, все памятки, отсылки и доводы, связанные с именем великого человека, всё это становится историей…
Этот день в моем сердце останется навсегда…
10.06.08…
… В последний раз мы сидели с Айтматовом в селе Чон-Арык, в доме Байымбета Мураталиева ага. С нами тогда сидели и наши аксакалы – Оморбай Нарбеков и Доолотбек Шадыбеков. В тот день наш Чингиз ага приехал на эту встречу с небольшим опозданием. В то время киношники России недалеко от Сокулука снимали документальный фильм к юбилею писателя. Задержавшись на этих съемках, он опоздал на нашу встречу почти на час. Как только он вошел в дом, все мы оживились, комната словно светом наполнилась. Я сидел по правую сторону от Чингиза ага. Величие великого человека всегда видно даже по мелким деталям, лишь только войдя в комнату, этот незабываемый человек тут же принялся извиняться перед всеми собравшимися за то, что опоздал и заставил всех ожидать его. Он сказал мне: «Не надо было так ждать меня… надо было начинать, министр культуры…» (Тогда я работал министром культуры).
Тогда мы почувствовали, что есть своя прелесть в ожидании Чингиза ага…
Без этого человека и кусок в горло не идет. Тогда у всех присутствующих появилась возможность обменяться мнениями о делах, связанных с юбилеем писателя, о проведении которого мы договорились с ним еще в начале года. Посидели мы все, всё обговорили. С приходом Чингиза ага почетное место, где он сидел, словно бы обратилось в центр мироздания. В глазах каждого из нас горело уважение и почтение к нему, в наших сердцах сияла гордость за него. Ведь, только то, что ты сидишь возле этой легенды, уже само по себе счастье.
Тогда была долгая поучительная беседа…
Так мы посидели около часа, но потом я почувствовал, что есть что-то, что беспокоит его, о чем он не может никак высказаться. Вскоре он склонился ко мне и прошептал на ухо: «Султан, как ты думаешь, удобно ли мне будет уйти, после того, как я всех вас заставил так долго ждать себя?» Оказывается, он должен был в тот день лететь в Алма-Ату. Я тихо сообщил об этом на ухо дяде Байымбету (Он был из младших родственников Чингиза, из села Шекер), прошептав ему: «Чингизу ага срочно надо уезжать, он торопится». Он тут же ускорил подачу на стол почетного угощения, которое давно уже было готово, предоставил Айтматову заключительное слово.
Этот замечательный человек встал с места и с уважением ко всем присутствующим начал говорить: «Я, как советский человек…» Тогда он высказал очень глубокие мысли. Казалось, что он говорит не только небольшой группе людей, сидящих с ним за одним столом, но словно обращается ко всей вселенной. Он сказал о том, что таилось в глубине сердца каждого из нас. Каждое его слово было значительно и велико. Высказав вселенские слова, он привязал их к простой судьбе всех людей, каждого сидящего рядом с ним. В великом была простота… Благословив всех, Айтматов пустился в свой путь… Перед его уходом все присутствующие сфотографировались вместе с Айтматовом… Мы сфотографировались с ним, стоя рядом с ним, держа его за руку, с гордостью в сердцах…
Чингиз Айтматов сказал, что у него есть неотложные дела на четыре-пять дней в Алма-Ате, а дальше он должен лететь в Казань…
Мы сфотографировались с ним…
Но мы не знали тогда, что этот снимок с Чингизом Айтматовом будет последним…
Плохая весть разлетелась по миру, весь мир оплакивал его кончину…
Ранним утром того дня меня срочно вызвал к себе Медет Чоканович. (глава Администрации президента КР М.Ч.Садыркулов). Все мы были удручены этой горестной вестью. Я вошел в кабинет Медета Чокановича. Встретил он меня словами: «Заходи, дорогой!» (Раньше я думал, что только меня он встречает такими словами, но потом оказалось, что так он обращался ко всем сотрудникам. Но каждый из нас думал, что такое сердечное отношение предназначено только ему). Медет Чоканович был мрачен и растерян, что было видно по его усам. Он указал мне рукою на стул, приглашая этим присесть. Немного помолчав, он спросил:
– Ты слышал?
– Слышал, – ответил я.
– Потеряли мы нашего Чингиз ага, – нахмурился Медет Чоканович. – Что-же тут поделаешь… Теперь мы должны достойно проводить его. Через день-два привезут его тело… – по своему обыкновению, Медет Чоканович встал со своего кресла и подошел к окну. – Нашего Чингиза… Но где мы его похороним? – вдруг спросил он, пристально взглянув на меня.
Для меня, который до сих пор никак не мог поверить в кончину Чингиза Айтматова, эти слова показались какими-то несусветными, которые невозможно выговорить, которые были недостойны Чингиза Айтматова. Когда я сидел, не в силах выдавить из себя ни слова… не ожидая моего ответа… Чоканович продолжил…
– Однозначно… не в Ала-Арче… – сказал он. – Но где конкретно, я и сам не могу сейчас сказать. Даю тебе один день… Завтра утром ты должен прийти ко мне со своими предложениями.
Слова Медета Чокановича молнией пробили мой мозг.
– Давай, подумай, дорогой, – сказал он.
Когда я выходил из кабинета Медета Чокановича, он сказал мне вдогонку. – Близким его родственникам, Ильгизу байке, Розе эже, его сыновьям – не говори ничего пока… Как только мы примем окончательное решение, мы сами им сообщим об этом.
Из его кабинета я вышел тогда с тяжелой ношей в душе.
Целый день я думал об этом, всю ночь не мог уснуть от этой мысли. Я брал в руки книги Чингиза Айтматова, пытался перечитать какие-то отрывки. Тут на глаза мне попался эпиграф к повести «Материнское поле»: «Отец, я не знаю, где ты похоронен.
Посвящаю тебе, Торекулу Айтматову…»…
Прочитав эти строчки, я подумал: «Нашел!» Медет Чоканович постоянно требовал, чтобы я все свои предложения всегда аргументировал. Все аргументы к моему предложению начали выявляться и укладываться в моей голове… Первый аргумент – эпиграф, второй – место захоронения отца Торекула – Ата-Бейит, это последнее пристанище отца Чингиз сам когда-то назвал «Ата-Бейит»… Здесь есть неразрывная связь… Есть же такое понимание – земле, где лежит тело ОТЦА, отдают тело сына… Смысл этого аргумента показался мне достаточно глубоким…
Медет Чоканович всегда требовал не один, а несколько вариантов решения вопроса. Я нашел и второй вариант. Это был парк на пересечении улиц Советская, Ахунбаева и Жантошева. Моим аргументом было – это место почти в центре города, где располагался парк, в котором часто отдыхало много молодежи. Недалеко от него расположены – Медакадемия, Национальная консерватория, академия спорта и университет культуры имени Бубусары Бейшеналиевой… Но в душе своей я больше склонялся к Ата-Бейит. На следующее утро я был уже в кабинете Медета Чокановича.
– Ну что… Есть предложения? – спросил Медет Чоканович. Я выложил перед ним все свои варианты с их аргументами, о которых продумал всю ночь. Чоканович поднялся со своего места… Задумался, сунув одну руку в карман своих брюк (у этого человека была такая привычка).
– Ата-Бейит… Интересно… – проговорил он задумчиво. Чоканович был стратегом. О втором варианте он ни слова не сказал.
– Тогда я передам это предложение Первому… Каков же будет ответ… Жди… – коротко сказал он.
Я вышел из кабинета.
Я никак не мог привыкнуть к мысли: «Мы расстались с Чингизом Айтматовым»… После этого я целый день ждал звонка, ответа от Медета Чокановича… В конце дня я уже начал думать, что мое предложение не приняли.
В 21.13 – я до сих пор до минуты помню это время – мне позвонил Медет Чоканович.
– Первый одобрил… Езжай завтра с утра на Ата-Бейит, посмотри, где мы будем хоронить его… После обеда поедем туда вместе, посмотрим еще раз…– сказал он.
Таким образом, мы похоронили его там, где лежит тело его отца, Торекула Айтматова, на том месте, которое он сам назвал – Ата-Бейит… Мы похоронили его там, где лежат великие люди кыргызов…
Им суждено было лежать на одной земле…
НАСТАВНИК
У входа в дом-музей Мухтара Ауэзова в Алма-Ате вывешена табличка со словами Чингиза Айтматова: «… У меня есть две национальные святыни, с которыми я еду в другие страны, с которыми я переступаю порог других народов. Это – «Манас» и Мухтар Ауэзов. Это символы моих народов». Ближе всего моему сердцу, при посещении дома-музея, эти слова нашего великого писателя…
Это одно из великих достоинств Чингиза. Понятие «Наставник» всегда было мостом в нашей национальной культуре. Искусство порождало искусство. Но в то же время ценность, величие Наставника оценивалось по искусству его ученика, подмастерья, которое он смог перенять от своего Мастера. Это бессмертный древний феномен культуры. Наш Чингиз Айтматов жил «Манасом», брал от него духовную силу, «Манас» был для него золотым посохом, от него писатель получил силу бессмертия. Он жил «Манасом», ему он посвятил свою жизнь.
Это достоинство он получил в наследие от своего наставника – Мухтара Ауэзова. Когда наступили тяжелые времена не только для «Манаса», но и для всего Кыргызского народа, Мухтар Ауэзов встал на защиту нашего великого эпоса, будучи казахом, он оказал кыргызам неоценимую услугу. Ведь именно тогда в нашей среде появилось немало “предателей” и злопыхателей, которые, поливая грязью эпос «Манас», говорили о его «вреде для воспитания народа»? Когда не только эпос, но и самого Айтматова начали преследовать, именно Мухтар Ауэзов встал горой за него, ввязавшись в эти споры и склоки… Разве было ему настолько необходимо вмешиваться во все это?
Наставник – это понятие было нашим национальным Культом. Весь кыргызский мир всегда вращался вокруг Наставника, он давал нам просвещение, искусство, развитие. В этом заключается настоящая природная Академия кыргызов.
Величие Чингиза Айтматова в бережном хранении наследия своих Наставников, защите их духовного мира от всего враждебного. Он передавал их духовные богатства своим последователям. Может быть, в этом и заключена одна из тайн того, что Айтматов стал Айтматовым…
В Великой Книге сказано: Если нет у тебя своего Наставника, значит твоим наставником является Дьявол…
У кыргызов всегда есть наставники: Манас и Чынгыз. Айтматов и Беркут…
Это было время, когда Чингиз Торекулович только вернулся из посольства в Европе в Бишкек…
Прошло лишь пара дней.
Вдруг, резко открыв дверь, в мой кабинет вошла моя секретарша. Она была взволнована. Задыхаясь от волнения, она остановилась на мгновенье.
– Султан Акимович, пришел Чингиз Айтматов… – сказала, наконец, она. Волнение моей секретарши передалось мне и я, вскочив с места, подскочил к двери и, распахнув ее, увидел в приемной Чингиза Айтматова. Я был в замешательстве от того, что такой великий человек ожидает в моей приемной. Позже я спросил секретаршу: «Что же ты сразу не провела его в мой кабинет?» Оказывается, только войдя в приемную, Чингиз Айтматов сказал ей: «Не надо отвлекать занятого делом человека, ты, дочка, лишь пойди и передай, что я пришел…»…
Тепло поздоровавшись с Чингизом Айтматовым, мы вошли в кабинет. Великий писатель, спросив меня в первую очередь о здоровье и делах, взглянул на картины, развешанные на стенах, и увидел свою фотографию, вывешенную на видном месте, и сказал: «В то время я был помоложе…»
– Я шел из МИДа и решив, что лучше сделать два дела сразу и зайти к министру культуры тоже, зашел к тебе, – сказал он.
Чингиз Айтматов лишь недавно приехал издалека, из Европы. Я не был согласен с тем, что его сняли с должности. Одно только присутствие Чингиза Айтматова в Европе могло бы решать многие вопросы. Мы видели своими глазами насколько велико там уважение к нему.
– Кстати, я заканчиваю, наконец, чтение твоего романа, всё руки как-то не доходили… Даже неудобно перед тобой… Ты знаешь какова жизнь писателя – лишь только какая-нибудь мысль или идея придет в голову – так и о себе забываешь, – сказал Чингиз Айтматов, делая глоток из чашки с чаем. Действительно, прошло уже более двух лет, как я давал ему на прочтение рукопись своего романа (роман «Кара»). Но не только чтение Чингизом Айтматовым романа, а только то, что он подержал его в своих руках – одно это уже было гордостью для меня, вдохновляло меня. – Немного осталось… Если всё так же будет продолжаться, то, возможно, хороший роман выйдет… Ты знаешь, что писатель все свои силы направляет на завершение, финал произведения, даже всё само произведение пишется только для своего завершения, для этого финала, – сказал он.
Чингиз Айтматов показался мне тогда немного уставшим. Возможно, это от того, что ушел со службы, или мне это только показалось… Всё его состояние, настроение, весь его внутренний мир были выражены на его лице. Отчего-то он был мрачен, без настроения. Наверное, поэтому… у меня не хватило духу сказать ему что-нибудь о его посольской службе.
Задолго до этой встречи, в 2004 году, в одной из наших бесед я задал достаточно много вопросов писателю, на которые он подробно ответил. Позже эта беседа с писателем была опубликована. (По предложению Чингиза Айтматова, эта наша беседа была включена в его 8-томное собрание сочинений под названием: «Любовь сотворила вселенную, сама любовь вечна»). Тогда он так ответил мне: «В каком бы уголке мира мы бы ни находились, рано или поздно мы обязательно возвращаемся туда, где мы родились и выросли… Не зря, видимо, так много говорят о месте, где тебе была перерезана пуповина… То место, где была перерезана моя пуповина никогда не оставляет мои мысли…». В тот раз я не смог задать ему свой вопрос, который вертелся у меня на языке…
Мы долго беседовали с Чингизом Айтматовым. Наконец он сказал мне: «Ладно, министр культуры, я пойду… Должно быть, тебя уже много людей дожидается в приемной…» – и поднялся со своего места. Прощаясь, он сказал мне: «Других слов нет? Кажется, мы уже обо всем переговорили». Что такое эти «другие слова» я понял только через два дня. Выяснилось, что при посещении МИДа Чингизу Айтматову говорили о должности генерального секретаря ТЮРКСОЙ. Но в тот день эти «слова» еще не дошли до меня…
(Позже я хочу написать об этом)
Я вышел с ним из кабинета. Действительно, в приемной меня ожидали пять-шесть человек. Чингиз Айтматов поздоровался со всеми. Мы вместе вышли из здания…
Провожая Чингиза Айтматова, я прошел вместе с ним от здания министерства культуры до Чуйского проспекта. Я предлагал ему: «Может, довезти вас до нужного вам места на машине?», но он отказался, сказав: «Я уж соскучился по ходьбе». Душой я понял сколько глубокого смысла было заложено в этих простых его словах. Ведь человек хочет почувствовать родную ему землю своими ногами, своими подошвами…
Разговаривая с Чингизом Айтматовым в тот раз о том и об этом, кажется, я увлекся беседой… Словом, в душе моей был тогда один сокровенный вопрос… И в этот миг он словно созрел во мне, и я решил его задать…
– Я давно уже хочу задать вам один вопрос… – сказал я. Чингиз остановился, глянув на меня: «Задавай…» – сказал он.
– Вы читаете то, что пишут в газетах, в разных источниках информации? – спросил я. Он вздохнул в ответ и сказал, что если даже и не читает сам, то знакомые ему временами рассказывают об этом…
Я имел в виду, что в то время появилось немало статей, в которых Чингиза Айтматова очерняли, поливали грязью. Некоторые писатели, газеты, желторотые журналисты писали обо всем, что могло бы по их стараниям навести тень на имя великого писателя, начиная с его «Джамили», они копались и в его личной жизни и во всем другом. «Что же вы не ответите этим клеветникам, ведь это недопустимо…» – сказал я и, услышав в ответ горький вздох Чингиза Айтматова на этот неожиданный для него вопрос, осекся, готов был сквозь землю провалиться. Для меня словно земля подо мной разверзлась. Он резко взглянул на меня, остановился и сказал, и эти его слова до сих пор звенят в моих ушах:
– Султан, скажи, если бы я был беркутом, который парит высоко в небесах, разве стоило бы мне обращать внимание на лягушек, квакающих в болоте, которые и не видели ничего в жизни своей кроме болотной грязи?.. Создатель знает всё и о правде беркута, и о кваканьи лягушек. Знает где находится правда… Создатель знает правду… нельзя с Ним спорить… – ответил он.
Я покраснел от своего вопроса. Но ответ Чингиза Айтматова стал для меня жизненным уроком… «Возможно, только для того, чтобы выслушать этот ответ, можно было бы задать такой вопрос,» – в сомнении подумал я…
Чингиз Айтматова сказал мне: «Ну, ты оставайся, а я пойду дальше», и пошел своей дорогой…
Я смотрел ему вслед, постепенно силуэт его начал таять вдали…
И теперь все мы тоскуем по этому его силуэту… Айтматов и вздох любви…
2004 год.
Мы договорились с Чингизом Торекуловичем, что вечером я подъеду к его дому в Ала-Арче. Давно уже я хотел поговорить с Чингизом Айтматовым о литературе, духовном богатстве, о политике, о языке, о творчестве. Но не просто было встретиться и поговорить с Чингизом Айтматовым, который со своей посольской службы в далекой стране лишь на короткий период приезжал домой. Но, слава Богу, однажды он сам позвонил мне и лишь коротко сказал, чтоб я вечером заехал к нему. После этих его слов тот день показался мне, как он сам написал: «И дольше века длится день». Я с нетерпением ждал наступления вечера. Для меня не было ничего более ценного, чем встретиться и побеседовать с великим писателем. Как говорится: «два в одном», я почувствовал, что на этой встрече можно будет и взять интервью у великого человека. Я надеялся, что если мы встретимся с ним и если он согласится, он сможет ответить на многие мои вопросы. В то время я работал на радио «Азаттык» и это интервью было бы бесценной находкой для радио. Чингиз Айтматов, ведь, не раздает направо и налево свои интервью. И это тоже было…
В тот день я, как назло, проболтался об этой встрече работавшей со мной Жаркын эже Темирбаевной, сказав ей, что: «Сегодня Чингиз Айтматов пригласил меня к себе домой». (Пусть земля ей будет пухом! В прошлом году эта эже покинула наш мир. Она была хорошей женщиной, с чистой душой). Зачем я только сказал ей об этом, Жаркын эже прилепилась после этого ко мне, как клещ, прося меня взять ее с собой. В таких случаях трудно что-нибудь объяснить эже, она не оставит тебя в покое. Наконец, я согласился. Я знал и характер Жаркын эже, и то, как она умела неожиданно вставить и свой вопрос. Поэтому я согласился с ней только при одном условии: «Задавать вопросы буду только я, вы будете только держать микрофон, и, пожалуйста, молча…» На это эже быстро согласилась. Она была довольна хотя бы только встречей с Чингизом Айтматовым и приняла все мои «условия»…
Мы договорились встретиться с ней вечером перед домом Айтматова. Я подъехал к дому в семь часов вечера. Но на мое удивление Жаркын эже не оказалось на месте нашей встречи у дома Айтматова. Решив немного подождать, я прождал ее около двадцати минут. Наконец появилась запыхавшаяся Жаркын эже, которая привела с собой свою маленькую дочку. Что я мог сказать на это?.. Сказать, может быть: «Зачем вы дочку привели?» Но, предвосхищая мой вопрос, Жаркын эже быстро вставила: «Хотела получить благословение Чингиз агая для своей дочери», остановив этим меня.
Так, втроем мы вошли в дом Чингиз агай. Увидев нас, он сказал: «Здравствуй, Султан, как у тебя дела? А с этой сестренкой я, кажется, не знаком». Я представил ему эже, сказав: «Это Жаркын эже, мы вместе работаем на радио «Азаттык». Внимательно посмотрев на дочку Жаркын эже, Чингиз агай спросил меня: «А эта девочка-ангелочек – дочка твоя?» «Нет, Чингиз агай, это моя дочка. Как сказала ей, что еду на встречу с вами, так она уцепилась за меня – не оторвешься» – неожиданно выпалила Жаркын эже. Я взглянул на эже и она, кажется, прочитав в моем взгляде: «Опять принялась лезть раньше всех?», виновато глянула на меня. Но сказанные в этот момент слова Чингиз агай : «Ребенок – это ангел», сразу разрядили обстановку. Услышав это, и Жаркын эже тут же расцвела и сказала: «Чингиз агай, если вы сейчас благословите ее, она никогда этого не забудет, век будет помнить и будет счастлива».
Таким образом мы просидели до поздней ночи беседуя с Чингизом Айтматовым. Он был в большом домашнем халате. Неторопливо Чингиз агай ответил на все мои вопросы. Мы говорили с ним о современности, о глобализации, о литературе, о совести, о власти, о гениальности и тиранстве… Словом, беседовали о многих вопросах. (Позже это интервью было названо «Любовь сотворила вселенную, сама любовь вечна» и вошло как интервью в 8-томник собрания сочинений Чингиза Айтматова …)
Мы и чаю напились и всего на столе перепробовали. Часы пробили 12 часов ночи. Жаркын эже попросила: «Чингиз агай, можно с вами сфотографироваться?». Чингиз Айтматов согласился и, несмотря на наши протесты, ушел в другую комнату, чтобы переодеться. Я показал Жаркын эже на часы, прошептав ей: «Сфотографироваться можно было бы и в другой день». Вскоре в комнату вошел Чингиз агай, надевший на себя костюм, повязав галстук. Мы сфотографировались. Вскоре эже попросила благословения для своей дочери. Чингиз дал ей свое доброе благословение. И, наконец, когда мы собрались уже выходить из дома, Жаркын эже снова запросилась: «Можно вам один вопрос задать?» «Задавай…» – ответил Чингиз агай.
– Чингиз агай, вы, кажется, так, как любили Бюбюсару никогда больше не любили ни одну женщину! – неожиданно выпалила она свой вопрос. Услышав это, Чингиз агай от неожиданности даже пошатнулся, облокотился о стол. Я стоял рядом как каменная статуя. Я не знал, что сказать, ведь в соседней комнате была супруга Чингиза Айтматова.
Чингиз агай присел на стул, тяжело вздохнул и сказал коротко, но с глубоким подтекстом: «Да, верно».
В этом тяжелом вздохе Чингиза Айтматова я почувствовал и несокрушимую силу Великой любви, и тоску, и печаль, и счастье, и скорбь, и сожаления, и радость Чингиза Айтматова. В этом вздохе был слышен отголосок вечности, потому что лишь память нас вернет туда, где мы любили, к тем людям, которых уже забрали небеса…
Этот вздох всю жизнь слышится мне…
Это был вздох Великого Человеческого любви…
Султан РАЕВ,
Народный писатель КР,
Экс-министр культуры КР.
